Майя Цулая: РАССКАЗЫ
Мало кому известна страшная Абхазская война 1992-1993 года, развязанная
российским милитаризмом в союзе (как-бы невероятно, но факт!) с исламскими
фундаменталистами и... чеченскими сепаратистами против единоверной русским
Грузии, которая в то время и без того раздиралась гражданской войной.
Многотысячная мощь российских войск Северо-кавказского военного округа
- с танками, авиацией и новейшим
вооружением, чеченских боевиков Дудаева, наемников-мусульман, набранных на
Северном Кавказе и в Арабском мире, обрушилась на кое-как вооруженных и подчас
необученных грузинских ополченцев, оказавших правда упорное сопротивление. С
помощью превосходящих сил, а также нарушений договоренностей, над Грузией была
одержана победа, якобы в поддержку абхазов – маленького горного мусульманского
племени, не составлявшего и двадцати процентов населения Абхазии, люто
ненавидящего русских (звучит как бред, но таковы политические реалии...увы) и
мечтающим восоединиться с Турцией. Вслед за разбившей грузинских ополченцев
российской армией шли банды головорезов и изуверов с зелеными повязками на
головах, зверски вырезавшие мирное христианское население. То, что творило
обнаглевшее от безнаказанноости зверьё не поддаются описанию. В ходе этой войны
Абхазия лишилась восьмидесяти процентов своего населения. Были уничтожены или
изгнаны все жившие там грузины, греки, эстонцы и евреи. Почти все русские,
многие армяне. Оккупированная российской армией Абхазия и сегодня стоит в
руинах, - никем не признанная «пиратская республика» управляемая криминальным
режимом.
|
|
Девушка, написавшая предлагаемые ниже рассказы, сама пережила все то, что
она описывает. Сегодня она живет в Тбилиси. Работает на дипломатической
службе и одновременно занимается журналистикой. Здесь только несколько ее рассказов. Гораздо больше вы найдете на сайте http://www.abkhazeti.ru/pages/4/219.html
Да...чуть не забыл предупредить! Слабонервным это лучше не читать, Ну а у
кого нервы крепкие – прошу. Это на самом деле читать надо. |
Homo hominis lupus est
(Человек человеку волк)
Дверь с грохотом
отворилась. На пороге стоит мужчина в военной форме. Лицо и борода его - в
саже. В руках автомат. На лбу - выцветшая, грязная повязка зеленого цвета.
Боевик пристальным взглядом обводит комнату: все перевернуто, вещи разбросаны
по полу. В углу комнаты что-то шевелится. Это - молодая женщина. На красивом,
юном, почти детском лице, застыл страх. Побелевшие губы дрожат, голубые глаза повлажнели,
на лбу выступила испарина.
- Посмотри, как повержен
твой враг, - внутренний голос звучит твердо, решительно, - как он тебя боится,
как дрожит!
- Но это же женщина?.. -
нерешительно отозвалось из глубины души.
- Она - дочь твоего врага,
сестра твоего врага, будущая мать твоего врага... Посмотри, как безобразно
торчит ее живот. Там сын твоего врага. Убей их!
- Она же совсем ребенок.
Твоя дочь ничуть не старше. Не надо ее трогать. Отпусти... Сжалься...
- Врагу пощады нет...
Неведомая сила словно бы
подталкивает руки. Мужчина наводит автомат на дрожащее существо, но панический
возглас останавливает его:
-Остановись! Чем она может
тебе навредить? Она испугана, беззащитна, одинока... А если бы это была твоя
дочь? Неужели в тебе не осталось ни капли жалости?
-Жалость?! Ты никогда не
испытывал жалости. А сейчас... ты струсил?!
- Но она же безоружна.
Убивать на поле брани совсем другое дело, но это... Она же не может тебе
причинить вреда!..
- Она? Нет... Но ее
выродок, которого она носит под своим сердцем, вырастет и отомстит тебе, она
будет смеяться, подстрекать, танцевать на твоей могиле и могилах твоих детей и
внуков. Убей... Убей!
Автоматная очередь
заглушила голос.
-НЕ-е-е-е-е-е-т!!! - в
глубине завопило и заклокотало, но он уже ничего не слышит. Злость переполняет
его, руки вцепились в дрожащий автомат. Его глаза выражают победу, но вместе с
тем, в зрачках блестит огонек страха, страха загнанного в тупик зверя,
скаливщего перед своим концом острые клыки...
18 сентября 1994 года
Аэропорт
Вдалеке виднелся пожар.
Уже несколько дней огонь жадно пожирал город. Черные клубы дыма поднимались
высоко в небо, отражаясь в спокойном, осеннем море. Изредка громыхала одинокая
гаубица.
На взлетной полосе
аэропорта, среди воронок, стоял чудом уцелевший пассажирский самолет, вокруг
которого в толпилась многочисленная толпа людей. Трап самолета трещал от
перегрузки. Люди, отчаянно работая локтями, сталкивая друг друга с лестницы,
тщетно пытались подняться в переполненный самолет. Женщина изо всех сил
цеплялась за перила трапа. На руках она держала голубоглазого малыша, лет
четырех, который, раскрыв во всю ширину свои глазенки, с удивлением и тревогой
озирался вокруг себя. Его мать колыхалась в толпе, словно стебелек водоросли в
потоке реки. Каждая лесенка трапа стоила ей неимоверных усилий. Кто-то
предложил ей помощь и она, недолго думая, передала ребенка в салон самолета,
смекнув, что одной ей будет намного легче подняться.
Вдруг раздался
душераздирающий свист. Толпа вздрогнула и все, ломая на ходу руки и ноги,
спустились с трапа и легли на горячий бетон взлетной полосы.
От взрыва содрогнулась
земля, и там, где еще недавно был ангар, образовалось огромное облако пыли.
-Танки!
Послышался отчаянный крик.
Толпа, давя друг друга, с криком, в хаосе разбежалась в разные стороны. Загудел
двигатель самолета. Женщина, передавшая в салон самолета голубоглазого малыша,
пыталась что-то крикнуть, показывая на самолет, но течение толпы вынесло ее с
летного поля. Самолет, объезжая воронки, направился к стартовой полосе.
Женщина, спрятавшись за обгоревшую машину, со слезами на глазах, с тревогой
следила за самолетом.
Вдруг на летную полосу
выехал танк, который на ходу медленно начал наводить пушку на самолет.
Прогремел выстрел, танк вздрогнул и снаряд со свистом полетел по направлению к
самолету. Вспышка озарила все вокруг и самолет разлетелся на части.
- Не-е-е-е-е-е-т!!!!! - в
отчаянии закричала женщина.
Кто-то пытался ее
схватить, удержать, но она вырвалась и побежала к самолету. Пылающие обломки
падали на взлетную полосу, черный дым душил, раздирал глотку...
Огромный диск солнца
величественно садился в безмятежное Черное море...
На фоне заката, по
взлетной полосе, между исковерканными, тлеющими обломками самолета, металась
женщина с растрепанными волосами и смеялась во все горло страшным,
душераздирающим смехом...
25 июля 1994 года
Художник
Посвящается Валерию Аркания
Враг просочился в город. Люди бежали,
оставляя нажитое, спасая свою жизнь и жизнь своих детей. Целые кварталы поглощал необъятный пожар. Грохот, взрывы, рев
самолетов. В маленькой комнате одной из квартир многоэтажного дома, перед
мольбертом сидит человек. Он пристально смотрит на неоконченный пейзаж: берег
моря, набережная с ажурными фонарями, утопающее в пальмовых ветвях полукруглое
здание гостиницы “АБХАЗИЯ”.
С улицы доносятся грохот,
визг, крики, скрежет колес бронетранспортеров, топание ног. Художник молча
обвел взглядом комнату. На стенах висят картины, в углу стопкой сложены холсты.
Это - плод его многолетнего труда и таланта, то, над чем он работал всю свою
жизнь, во что вложил все свое умение, мысли, мастерство. Шум за окном усилился.
От взрывов дребезжат стекла, дрожит весь дом. Художник с тревогой смотрит в
окно, затем переводит взгляд на дверь.
“Нужно бежать, но куда?..“
...Дверь с грохотом отворилась
и в полную дыма комнату, вошли двое солдат с зелеными повязками на лбах.
Посередине комнаты тлела огромная куча холстов, а над необычным костром
равномерно раскачивалось тело творца...
1 августа 1994 года
Рождение человека
Схватки начались ночью. Боль подкрадывалась
постепенно: от пальцев ног проходила по всему телу, усиливаясь, пронизывая до
самой макушки, а затем стихала, давая возможность передохнуть.
Врачи засуетились вокруг
роженицы. Зажгли керосиновые лампы, на окна опустили темные шторы. Вдруг
откуда-то издалека послышался приглушенный гул самолета. Все многозначительно
переглянулись. На лице роженицы появился страх, но подступившая боль заставила
ее скорчиться. Гул постепенно нарастал. Где-то завыла сирена. Все напряженно
молчали
Самолет с грохотом
пронесся над городом. Через несколько секунд послышались взрывы бомб. Земля
тряслась, окна дрожали. В коридоре послышались голоса и торопливое топанье ног.
Роженица корчилась от боли, ее искусанные губы пересохли, глаза повлажнели.
А между тем, самолет пошел
на второй круг. Грохот был еще сильнее. Казалось, что огромная машина вот-вот
влетит в комнату, уничтожая все вокруг себя. Оглушительный визг заглушил
отчаянный крик роженицы. Грохот был душераздирающим. Уши заложило. Здание
дрогнуло. Со звоном посыпались с окон стекла, штукатурка местами осыпалась на
пол.
Но никто вроде и не
заметил ничего. Действия врача были четкими, распоряжения краткими... Наконец в
руках у доктора появилось маленькое, окровавленное существо. Оно было таким
хрупким, жалким...
- Ну же, ну... Давай... -
в волнении прошептал врач, похлопывая ребенка по спине...
Самолет еще один раз
пронесся над городом, описал крутой вираж и в тот момент, когда он направился в
ту сторону, откуда прилетел, в операционной полуразрушенного госпиталя,
отчаянно закричал новорожденный, который словно бы хотел оповестить всех о
своем появлении на свет, назло всем бедам, назло всем злам, назло самой
смерти...
29 июля 1994 года
Зов предков
Грозовые тучи стягивали
небо своими тисками точно так же как и враг - город. От стен осиротевших домов
рикошетом отскакивают предсмертные крики людей и автоматный лай.
Леван напряженно
выглядывал в окно и машинально повторял про себя затертые слова молитвы.
“Господи, огради... спаси... сохрани...” Парализованный отец сидел в кресле в
глубины комнаты и со страхом вслушивался в хруст шифера горящего соседского
дома.
Во дворе появились люди в
импровизированной военной форме.
“Господи... господи...” -
истерически повторял про себя Леван.
Дверь с грохотом
отворилась и черная сила ворвалась в комнату, наполнив ее болью и страхом. Левана и его отца выволокли во двор.
Паренек отчаянно
сопротивлялся, не чувствуя безжалостных ударов прикладов автоматов по голове.
Он пытался оградить беспомощного отца от кровожадных пришельцев. Один из
военных вынес из сарая лопату и бросил ее Левану.
- Капай!! - приказал
другой.
Паренек посмотрел на отца,
который дрожа всем телом, лежал на сырой земле.
- Капай!!!
Кирзовый сапог ткнулся в
почки Левана. Он охолодевшими руками взял лопату и начал капать отяжелевшую от
влаги землю. Зверье стояло над его головой и всячески унижало его.
Когда яма стала достаточно
глубокой, пришельцы схватили за ноги отца Левана и пихнули его в нее.
- Закапывай!!!
Леван удивленно посмотрел на
бородатое существо и сразу же получил удар приклада в лицо. Кровь хлынула из
носа, наполняя горечью рот. Леван посмотрел на дрожащего отца, беспомощно
лежащего на дне ямы.
- Закапывай!!!
Леван почувствовал дуло
автомата на своем позвоночнике. Он заглянул в глаза отца и его взгляд застлала
мутная пелена слез.
- Закапывай!!!
Руки машинально начали
сыпать землю в яму.
- Леван... - еле слышно
прошептали дрожащие губы отца.
Леван отвернулся и
зажмурился.
- Смотри!!!
- Леван... сынок...
Шепот отца набатом бил по
сердцу...... Зверье с хохотом потопталось по земле, где еще совсем недавно была
яма, пару раз прикладами проехалось по спине окровавленного тела Левана и с
гоготом вышло со двора.
Леван истерично начал рыть
землю.
- Сынок... сынок...
Повсюду из-под земли
мерещился голос отца. Перед глазами стояли его полные слез глаза. Но земля
словно бы поглотила бедного старика...
... - Леван, Леван!!!
Леван очнулся от стука
соседей в дверь.
- Леван, открой двери!
Леван лежал на хромой
кровати общежития. В комнату уже прокрались сумерки. Кровавый диск солнца
величественно опускался в будничную суету ревущего города.
- Сынок...
Откуда-то доносился
потусторонний зов отца.
- Леван, открой дверь!
Громыхали соседи за
дверью.
- Сынок...
Леван подошел к открытому
окну. Внизу ревел, гудел, рычал город и сквозь этот монотонный шум доносился
предсмертный голос отца.
- Я иду!
Отчаянно закричал Леван и
шагнул ревущую пасть города.
2 апреля 2001 года
Непoгребенные
Всем непогребенным посвящается
Он внезапно проснулся и шарахнулся
в сторону: возле его кровати сидела пожилая женщина в белом. Волосы ее,
совершенно седые, взбитые в клочья, падали на худые, дрожащие колени.
- Что, испугался? - тихим
голосом спросила старушка, - или не узнаешь меня?
Мужчина прижался
вспотевшей спиной к стене. “Меньше нужно было пить вчера,” - пронеслось в
голове, но затекшие ноги в мокрых, резиновых сапогах, не снятых после
вчерашнего дебоша, дали о себе знать и он понял, что это не сон, а явь.
- Не бойся! Не съем же я
тебя, - по-матерински, мягким голосом продолжила старуха, - я не сделаю с тобой
больше того, что ты со мной сделал.
- Чего тебе надо? -
выдавил из себя мужчина.
- Ничего, просто мне
некуда деваться. В общей могиле на городской свалке мне тесно, мою душу,
неоплаканную и неотпетую, не хотят брать на высший суд. И среди мертвых нет
моего места, и - среди живых. Я просто посижу возле тебя, если ты не
возражаешь, конечно, тем более, что совсем недавно эта квартира была моей, пока
ты не пришел сюда и не убил меня. Или ты уже забыл?
- Но я не хотел тебя
убивать...
- И моих соседей ты тоже
не хотел убивать? Они здесь, вместе со мной. Может ты объяснишь им от чего они
умерли?
Мужчина не успел открыть
рот, как за спиной старухи появилась толпа людей, одетых в белые одеяния. Ужас и
страх отразились на лице мужчины.
-Помнишь ли ты их? Помнишь
ли ты вон ту молодую беременную женщину, которой прострелил живот? А ту девочку
лет восьми, над честью которой ты и шестеро твоих друзей надругались? А того
пятилетнего мальчугана с голубыми глазами, которого ты со смехом живьем посадил
на кол? Помнишь ли ты этих стариков, женщин, детей? И теперь тоже скажешь, что
не хотел их убивать? - Десятки глаз смотрели на мужчину. Похмелье сразу прошло,
язык оледенел и каждое его движение невыносимой болью отзывалось во всем мозгу.
- Какими дорогими вещами
ты обставил мою квартиру, - не унималась старуха, обводя комнату пустыми
глазницами, - а ты спросил у хозяев этих вещей разрешения? Нет?.. Они сами
пришли пообщаться с тобой.
Из темноты каждого угла
выступили еще несколько десятков людей в белом и обступили мужчину. Он поджал
ноги, открыл рот, но кроме хрипа ничего не смог оттуда выдавить. А комната все
наполнялась и наполнялась людьми. Ко всем присутствующим прибавились люди в
военной форме, а старуха спокойно сидела и, подобно дворецкому, представляющему
гостей, констатировала смерть каждого.
-Этому ты отрезал уши, у
этого выпил кровь из вен... этому пробил голову... Посмотри на свои руки.
Мужчина раскрыл ладони и
ужаснулся, они были выпачканы кровью.
- Кто тебя просил нарушать
жизнь этих людей, составлять списки тобой же убитых? Какая мать тебя вырастила?
В какой волчьей стае ты воспитывался? Как ты будешь жить с такой ношей на
сердце?
Мужчина заплакал горькими
слезами, закрыв лицо руками, вымазавшись в крови. На паркет откуда-то хлынула
река крови, окрасившая белые одежды гостей в красный цвет. Мужчина с ужасом
смотрел на окружающих, словно ища у них спасения.
- Простите меня. Я больше
не буду... Я не хотел... - истерически кричал он, но его голос рикошетом
отскакивал от холодных улыбок пришельцев. Он с ужасом смотрел на беззубые
улыбки, на растрепанные волосы, на безглазые лица и всеми силами пытался
вдавиться в непреклонную стену...
...На утро мужчину нашли
повешенным. Лицо и руки его были выпачканы кровью...
6 июля 1996 года
Рыжик
Пламя постепенно поглощало
город. Один за другим вспыхивали дома, кварталы. Жители, кто в чем, кто с чем,
бежали, оставляя дома, квартиры. Слышны автоматная очередь, грохот одинокой
пушки, крики женщин, плач детей.
По одной из улиц города,
прижимаясь к стенам домов, бежали несколько военных. Среди них был молодой
человек, лет двадцати, низенький, с круглым веснушчатым лицом и с огненно-рыжей
шевелюрой. Возле одного многоэтажного
дома молодой человек резко остановился, взглядом проводил своих товарищей и
одним прыжком вбежал в подъезд. Вокруг было тихо и темно, только шаги по
лестнице и осторожное дыхание нарушали эту тишину.
На пятом этаже молодой
человек остановился возле одной из квартир и легонько толкнул дверь. Дверь
распахнулась и он, стараясь не наступить на разбросанные вещи и осыпанную
штукатурку, вошел во внутрь. В одной из комнат, среди разбитых стекол и
поломанной мебели, раскинув руки и ноги валялись несколько неподвижных тел. В
углу комнаты сидела молодая женщина с растрепанными волосами и бессмыленно
смотрела в одну точку.
Боец подошел к женщине,
стараясь не напугать ее,и нерешительно дотронулся до ее плеча. Она вздрогнула и
перевела удивленный взгляд на незнакомца. Вдруг глаза женщины оживились. Она
подскочила и воскликнула: - Рыжик?!..
* * *
- Рыжик, Рыжик... -
повернувшись к задней парте, неустанно твердил мальчик с пухлым лицом. Тот,
кому были предназначены эти слова, сидел, понурив голову, и его рыжие волосы,
казалось бы, пылали в лучах весеннего солнца.
- Оставь его! - угрожающе
прозвучал голос над головой толстяка. Он поднял глаза и увидел, высокую, худую
девочку, с аккуратно заплетенными косичками, красивым лицом и большими голубыми
глазами. Дразнивший вобрал голову в плечи, насупился и, повернувшись к своей
парте, своим курносым носом уткнулся в раскрытую книгу.
Рыжик сидел тихо. Уши его
покраснели, а конопушки покрылись испариной.
Девочка осуждающе
посмотрела на него, а он не решался взглянуть на нее.
- Эх, ты, правда Рыжик! -
с досадой проговорила девочка и повернувшись, отошла от парты. Эти слова шилом
вонзились в сердце Рыжика. Разве его вина, что он родился рыжим и конопатым,
что способности его не отличались чем-то особенным, что здоровье его слабо, что
он слишком стеснительный и что с первого класса влюблен в ту длиноногую
красивую девочку, которая за него всегда пыталась заступиться, а он каждый раз
не мог посмотреть ей в глаза. Когда она к нему приближалась, у него сердце
колотилось с такой силой, что казалось, вот-вот выскочит наружу. “Марина, Марина,
Марина!”- неустанно повторял он про себя, наблюдая на уроках, как она смеется
или надувает щеки или поправляет волосы. Несколько раз он пытался написать
стихи о своих чувствах, но почему-то они поразительно напоминали лирику
Пушкина, даже фразы в них были одинаковыми. Потом решив, что в поэзии он,
скажем так, не совсем силен, успокоился и предпочел смотреть на нее издалека,
не вмешиваясь в размеренный ход событий.
Конечно же, весь класс
догадывался о чувствах Рыжика и часто это было поводом для насмешек, но каждый
раз Рыжик, опустив голову и покраснев, выбегал из класса, а Марина в ответ на
это только надувала щеки. Так прошли школьные годы. Рыжик упивался своей
любовью, не решаясь подойти к Марине, а она словно бы и не замечала его.
После школы пути их
разошлись. Город был маленьким и, конечно же, они встречались довольно часто то
на набережной, то на улице, тепло здоровались, болтали о том, о сем. Вечером,
после встречи, Рыжик вновь и вновь прокручивал в памяти все моменты беседы и
засыпал с блаженной улыбкой на устах. Со своими знаниями и способностями Рыжик
не смог определиться среди студенческой молодежи и пошел работать на завод.
Однажды, придя домой, в
почтовом ящике он нашел приглашение на свадьбу Марины. Эта новость была
раскатом грома средь ясного неба. Рыжик еще больше осунулся, веснушки его
побледнели, пальцы задрожали, ноги подкосились, ком подступил к горлу, но все
это закончилось тем, что на свадьбу он не пошел, напился в одиночестве, на
удивление всем своим родным.
С тех пор, увидев издалека
Марину, он старался не встречаться с ней, свернуть с дороги или незаметно
обойти. Никто не знает, как сложилась бы жизнь Марины и Рыжика, если не война.
Над их судьбами сгустились тучи и вместо раскатов грозы, в один жаркий
августовский день раздались автоматные очереди и грохот тяжелого орудия.
Рыжик продолжал работать
на заводе, который вместо бытовой мелочи перешел на ремонт танков и
бронетранспортеров. Линия фронта приближалась все ближе и ближе к городу, пока
не остановилась прямо возле города.
Затем начался кромешный
ад. Город остался без воды, без света. Днем люди с бидонами, с ведрами
стекались кто к источнику, кто к берегу моря.
Страшно было выходить к
морю, к такому безлюдному и тихому, словно бы издалека кто-то наблюдает за
тобой, не упуская ни единого движения. Набрав по-быстрее воду, стараешься уйти,
спрятаться, забиться в угол. Ночью ложились спать одетыми, дабы ночной обстрел
не застал в расплох. Первые взрывы, нарушая мирный сон, заставляли подскочить и
бежать в темноту, спрятаться, скрыться от умертвляющей силы. Сидя в темном,
сыром подвале, прислушиваясь к взрывам, невольно думаешь: “Кому-то сегодня не
повезло, для кого-то это последняя ночь, и никто не знает, для кого из нас
завтрашний день окажется последним”. Каждый день, узнавая о гибели кого-то из
близких, становилось страшно. “Рано или поздно все мы умрем”, - невольно
успокаиваешь себя, но вчера поболтав на улице со знакомым, а на другой день
увидев его раскуроченное, раздробленное на части, бездыханное тело, ужас
охватывает и невольно ловишь себя на мысли, что хотя смерть неизбежна, но все
же не хочется умереть так скоро и таким образом. С утра люди выходили на улицы:
кто на работу, кто за провизией, кто за водой, но в полдень город умирал до
следующего дня. Улицы пустели, и даже бездомные собаки боялись выйти из своего
убежища.
Так прожил город один год
и вместе с ним прожил этот год и Рыжик. Пока волей судьбы, да и “игроков из
верхушки” вся техника и войска оставили город и жители, надеясь на хрупкое
перемирие и слово высокопоставленных лиц, вернулись в свои заброшенные дома.
Улицы наполнились детьми,
молодежью. Пляжи были битком набиты, все радовались, думая, что все позади, но,
увы, бесконечна человеческая наивность. Чей-то ястребинный глаз следил за
купающимися в волнах Черного моря детьми и хищнически потирал руки.
Вновь прозвучали взрывы,
вновь послышались причитания, вновь пролилась кровь детей, женщин, кровь ни в
чем не повинных людей.
Рыжик вместе со своими
товарищами несколько дней стоял на боевых позициях без малейшей надежды на
спасение. Затем они ушли, потеряв нескольких друзей, не сумев вынести их тела
из зоны боевых действий, ушли, спасая свои жизни, оставляя раскуроченный,
изуродованный до неузнаваемости, город. Проходя мимо дома Марины, у Рыжика
что-то екнуло в груди.
“...А вдруг...”
* * *
- Ты что тут делаешь? -
Рыжик старался говорить тихо, словно бы боясь нарушить чей-то сон. - А что мне делать? - Марина развела руками, показывая на последствия
взрыва гранаты.
Как она изменилась!.. Это
уже не та девочка с длинными косами. Это - женщина, со строгим лицом. Глаза и
губы ее распухли от слез. Руки дрожали. Только сейчас Рыжик заметил, что ее
талия стала намного толще и что в скором времени она готовилась стать матерью.
- Надо бежать.
- Без него?.. - Марина
показала на изуродованное тело мужа.
- Ему ты уже ничем не
поможешь...
Рыжик боялся, чтобы у
Марины не началась истерика, и не дожидаясь ее ответа, схватив ее за руку,
потащил за собой. Марина сделала попытку воспротивиться, но автоматная очередь
за окном заставила ее безоговорочно последовать за Рыжиком.
Выйдя из дома, они
пересекли улицу и направились к морскому порту. Рыжик чувствовал, что Марине
трудно быстро передвигаться, но страх перед истерикой подстегивали его и он, не
останавливаясь, шел вперед, таща за собой Марину.
Морской причал был похож
на огромный муравейник. Стоял один прогулочный катер и напуганные женщины с
детьми и сумками старались влезть в него. Военные пытались навести хоть
какой-то порядок, но, увы, это было невозможно. Лавина страха была настолько сильна,
что не подчинялась призывам разума. Каждый, работая руками и локтями, пытался
спихнуть ближнего с трапа и впихнуться на переполненный, набухший катер.
Рыжик оглянулся на Марину
и ужаснулся. Она побледнела, в ее широко раскрытых глазах отразился страх, руки
беспомощно свисли. Еще минута и она разрыдалась бы, словно маленький ребенок.
Убедившись в невозможности не только взобраться на катер, но даже пробраться
через толпу на причал, Рыжик и Марина повернулись и побежали через площадь
морского порта обратно.
Автомобильное шоссе было
до невыносимости нудным и бесконечным. Уставшие люди брели по левой и правой
обочине дороги. В спешке проезжали машины.
Марина брела за Рыжиком, сильно
сжав его руку, боясь затеряться в этой многоногой и многоголовой толпе.
Наконец, появился поворот на аэропорт. Но как только они приблизились к нему.
Встречный поток людей хлынул на шоссе.
- Аэропорт заняли!..
Самолет взорвали!.. - доносились голоса.
Толпу охватил ужас и она
начала метаться из стороны в сторону. Ноги у Марины подкосились и она всей
своей тяжестью оперлась на локоть Рыжика. У Рыжика все застонало внутри. Лицо
обесветилось, руки задрожали от волнения и злости. Ладони взмокли.
Выйдя из оцепенения,
людской поток задвигался быстрее и, как лавина, направился по шоссе дальше, к
горам.
Марина не могла передвигаться. Она устала, ноги ее разбухли, руки затекли, она
задыхалась. Усадив ее на камень на обочине, Рыжик кинулся останавливать машину,
но все объезжали его стороной. Марина сидела неподвижно, покусывая губы и со
страхом оглядываясь вокруг себя, провожая взглядом испуганных людей.
Где-то поблизости
взорвался снаряд. Толпа ахнула и задвигалась еще быстрее. Нервы сдали и у
Марины. Она заголосила и по ее испуганому лицу потекли две огромные слезинки.
-Только не реви! -
закричал Рыжик Марине и, размахивая над головой руками, побежал на встречу
машине, с трудом пробирающейся в людской лавине.
Это была иномарка белого
цвета. За ее рулем сидел толстый человек в очках, а рядом - молодая женщина с
красивым, но довольно наштукатуренным лицом.
Рыжик открыл дверцу машины
и не успел произнести ни единого слова, как услышал недовольный голос водителя:
- У меня нет места..
У Рыжика закипела кровь в
жилах. Он придвинулся по-ближе к лицу толстяка и тихо, но довольно грубо,
проговорил: -А ты немного посторони свое барахлишко. У меня беременная женщина
на руках, которая не может дальше идти... Понял?..
Толстяк недовольно
пошевелил губами, сморщился и нерешительно посмотрел на Рыжика. Выражение лица
последнего сразу же убедили его и он пробурчал:
- Понял...
Рыжик, сломя голову,
побежал к Марине, схватил ее за руку и потащил к машине. Переложив вещи на
заднем сидении машины, Рыжик и Марина втиснулись в нее и с трудом захлопнули
дверь. Машина медленно тронулась с места.
Впервые Рыжик ощутил так
близко Марину. Он с упоением вдыхал запах ее растрепанных волос и боялся
пошевелиться, чтобы не потревожить ее и не стеснить.
Переехав широкий,
полуразрушенный мост через ленивую и мутную реку, машина резко повернула влево
и поехала по дороге вдоль берега реки. Рыжик оглянулся и посмотрел на
переливающееся в лучах заходящего солнца, осеннее спокойное море. Ком подступил
к горлу, глаза наполнились чем-то горячим и неприятным.
Кто знает, может это
последний взгляд на такое родное, такое близкое сердцу, на то, что было рядом
на протяжении всей жизни, на то, чье дыхание было неотъемлемой частью прошлого,
без шума которого не представляешь будущего. Черное Море - такое родное и так быстроскрывающееся
за деревьями и домами.
* * *
На дворе сыро и холодно.
Грозные тучи сгустились на небе, закрыв собой луну и звезды. Темно. Мерзко. В
маленькой комнатушке деревянного домика весело гудит печка. Марина дремлет,
тихо посапывая, примостившись в углу комнаты. Хозяйка суетится возле печки.
Рыжик тихо беседует с хозяином дома, добродушным стариком, время от времени
поглядывая на свою спутницу.
-Да, кто бы мог подумать!
- вздыхает старик, - столько лет они вынашивали злобу в сердце, так ненавидели
нас, а мы слепо называли их братьями.
Рыжик молча наблюдал за
огоньком в щелке дверцы печки. Сейчас пламя казалось таким мирным, домашним,
уютным, совсем не похожим на то, которое бушевало в городе, пожирая дома,
людей.
- Вам тоже нельзя
оставаться здесь, - проговорил Рыжик, - они идут за нами. Через несколько дней
будут здесь и вырежут всю деревню.
- Куда мы пойдем? Кому
оставим дом, хозяйство? В нашем возрасте поздно начинать жизнь заново без
крова, без денег. Кому мы нужны там, среди устроенных и сытых людей. Кто нас
поймет?
-Но нет ничего дороже
человеческой жизни, - попытался возразить Рыжик.
- Моей жизни грош цена. Я
уже старый, я успел пожить на этом свете. У вас, молодых, все впереди, вам еще
не поздно начать все с начала.
Старик закурил папиросу и задумался.
На глаза навернулись слезы. К Рыжику подошла хозяйка дома.
- Похолодало. В горах
будет снег, а вы и ваша супруга так легко одеты. Я кое-что собрала из теплой
одежды, а этих лепешек хватит на несколько дней. Все равно лучше, чем ничего...
А когда ждете малыша?
Рыжик криво улыбнулся и
неловко пожал плечами.
Утром пошел дождь,
холодный, мелкий, постепенно переходящий в снег. Скоро крыши домов и деревья
укутала белая пелена.
Снег непрерывно валил. Глина
прилипала к ногам, от чего каждый шаг становился пудовым. Ветер пронизывал до
костей, мороз обжигал пальцы ног и рук, нос и уши. Каждый метр пути превращался
в вечность, каждый шаг в мучение, а каждый грамм ноши в тонну. марина
окончательно выбилась из сил. Она полностью повисла на локте у Рыжика и, боясь
подскользнуться, еле передвигала распухшими ногами. Рыжик вспотел от
напряжения. Каждый его мускул был натянут как струна. Он не чувствовал ни ног,
ни рук, но боясь показаться слабым перед Мариной, с трудом передвигая ногами,
продвигался вперед. Марина заприметив, хоть одно сухое место, норовила сесть,
но Рыжик всякий раз ее оттаскивал, зная, что если она сядет, то уже не
поднимется.
Ночь опустилась на горы,
окутав кромешной тьмой леса, скалы. Тихо, только завывание шакала, словно плач
женщины, разносит эхо по склонам гор. Холодная луна спокойно смотрит сверху на
небольшие огоньки вдоль лесной тропы. Изнуренные и усталые люди собрались возле
костров. Они сидят, плотно прижавшись друг к другу. Ветки были мокрые, и
по-этому костер не потрескивал весело, а угрожающе шипел, кипел, и, казалось,
хотел кого-то напугать, устрашить и покорить.
-Мама, я хочу есть, - еле
слышно прошептала девочка лет пяти.
Мать девочки прижала
ребенка к себе и начала о чем-то рассказывать, чтобы хоть как-то отвлечь ее.
Рыжик сидел рядом с Мариной, которая, прижавшись к нему, не отводя взгляда,
смотрела на огонь.
- Помнишь, как мы
справляли дни рождения? - внезапно проговорила Марина, - как мы веселились и,
казалось, нет никакой силы, которая могла бы нас разлучить, омрачить нашу
жизнь. Как мы ошибались. Где же наши друзья, близкие. Кто из них остался в
живых? Неужели мы никогда не соберемся вместе опять.Рыжик хотел что-то
ответить, но подумав, решил помолчать, чтобы не ляпнуть что-нибудь неуместное.
- Почему именно у меня
такая судьба? -прошептала Марина и глубоко вздохнула.Вокруг нее сидели точно
такие уставшие, голодные, мокрые люди и каждый задавал себе точно такой вопрос:
“Почему? За что?”
- Стой, приехали.
Двое бравых молодых парней,
в теплых дубленках, в меховых шапках и с автоматами в руках, перегородили
дорогу толпе.
- А-ну, выворачивай сумки
и карманы.
Толпа съежилась и застыла,
смотря на холенных, самодовольных молодцов, то ли надеясь на благоразумие
незнакомцев, то ли на счастливый случай, авось пронесет, авось повезет. Еще
несколько молодчиков появились из-за деревьев.
Крепкие, волосатые руки
ножами вспарывали сумки, высыпали содержимое в грязь, выворачивали карманы,
сумочки, чемоданы. Каждая приглянувшаяся вещь изымалась, снималась и тут же
обретала себе нового хозяина. Покончив с очередной сумкой, один из молодчиков с
ухмылкой на устах повернулся к Марине.
- А ты ничего не прячешь
под своим платьем?
- Оставь ее! - перегородил
ему путь Рыжик, - не видишь она беременна.
- А черт ее знает, может
вместо живота кое-что припрятанно, - молодчик попытался дотянуться до подола
платья Марины.
- Неужели у вас нет ни
матери, ни жены, ни сестры? - осуждающе проговорила пожилая женщина, стоящая
неподалеку.
- Помолчи, бабуля, а-то и
у тебя под юбкой пошарю, - огрызнулся молодой человек, которому явно не
нравилось сопротивление Рыжика.
-Оставь их, - крикнул один
из налетчиков, видимо, главарь, - не время.
Рыжик победоносно
посмотрел на задиру, который зло проскрежетал зубами, повернулся и пошел
дальше. Солнце пыталось пробиться сквозь снежные тучи. Лес величественно и тихо
стоял и с высоты гор смотрел на голубую долину. А среди этой величественной
природы, беспомощно копошились людишки, которые пытались окончательно добить
друг друга.
Путь в горах с каждым
шагом был все больше и больше невыносим, мучительным. Многие из толпы не
выдерживали и, время от времени, на пути, на расчищенной от снега земле,
появлялись укутанные в одеяла, в брезентовые плащи, а то, просто накрытые
ветками деревьев, тела женщин, детей, раненных бойцов, не выдержавших холода,
голода, трудного перехода. Матери, не сумев спасти своих малышей, несли их
дальше, кто на руках, кто в сумках, чтобы похоронить на равнине.
Наконец, позади остались и
перевал, и обильные снегопады, и морозные ночи. После нескончаемо долгих
холодных дней, наконец, через серые тучи, пробилось осеннее солнце. На пути
появились первые деревни, первые дома. Люди с облегчением вздохнули. Привалы
устраивались почаще на залитых солнечными лучами, полянах.
Казалось, для Рыжика и
Марины все мучения были уже позади, но случилось то, что было неизбежно и чего
Рыжик боялся больше всего: у Марины начались роды.
Марина терпела довольно
долго, не решаясь сказать Рыжику, но боли стали невыносимыми и Рыжик все понял
по выражению ее лица. Он пытался успокоить Марину и при этом сам боялся
запаниковать. Не бойся, не бойся, не ты первая, не ты последняя, выдержишь, -
шептал он Марине и понимал, что слова его довольно несуразны, но он и не знал,
что говорят женщинам в такие моменты.
Заметив замешательство, окружающие, догадавшись в чем дело, засуетились вокруг
Марины. Нашлись довольно чистые простыни и повивальные бабки. Рыжик хотел уйти
вместе с другими, но Марина схватила его за руку и жалобно посмотрев на него,
попросила:
-Не бросай меня сейчас.
Рыжик побледнел. Его душа
застонала, завопила, но он улыбнулся и прошептал: “Я и не думал...”
Марина не кричала, не
жаловалась, не плакала, она просто ясными голубыми глазами смотрела на чистое
небо. Только Рыжик понимал, что испытывала она. Он как бы слился с ней в одно
целое и ее муки раздирали его изнутри.
Детский крик эхом разнесся
по холмам гор. Завернув кое-как ребенка в тряпки, повивальные бабки вручили его
Рыжику со словами: “Принимай своего богатыря”. Он посмотрел на розовое личико
младенца, такое неприглядное, такое безобразное, и в то же время, такое милое и
восхитительное.
-Посмотри, а он на тебя
похож! -воскликнул Рыжик, приподнося младенца к лицу Марины, но она с блаженной
улыбкой смотрела куда-то далеко-далеко в небо и ничего земное ее уже не
интересовало. Лицо ее было чистым и поразительно красивым.
Рыжик наклонился к ней,
прикоснулся дрожащими губами к ее лбу и похолодевшей рукой навеки закрыл ее
глаза.
Откуда-то издалека ветер принес
гул вертолета. Все подняли головы, блуждая усталыми и повлажневшими глазами
вокруг, пытаясь разглядеть в бездонности неба долгожданную помощь. Рыжик тяжело
встал, прижимая хрупкое существо к своей груди. Лучи солнца пылали на его рыжей
голове, влажные губы дрожали и по веснусчатому лицу ручьями текли слезы.
Впервые, после детства, Рыжик зарыдал и сам не знал, что это было, то ли слезы
горя, то ли радости, то ли облегчения.
Младенец звонко закричал,
стараясь напомнить о своем присутствии. А на далекой вершине горы появилась
тень вертолета.
26 декабря 1994 года
“Буду убивать!..”
Было ужасно сыро. И это
особенно чувствовалось здесь, в окопе. Туман навис над лесом. С мокрых листьев
падали капельки росы и их хлюпанье грохотом разносилось по горам.
В окопе сидели двое. Один
был совсем еще мальчишкой, другой - постарше. Мокрая земля обжигала своей
мокротой. Пальцы оледенели, ноги затекли, но не было ни возможности да и
желания расправить их.
Юноша закурил, долго
возясь с размокшей спичкой.
- Хочешь?.. - он предложил
папиросу другому.
- Травка?
Юноша отрицательно покачал
головой.
- Тогда не хочу... -
говоривший откинул голову, - мне бы несколько “кубиков”, и забыть все. Как мне
надоели кровь, смерть, бомбежка...
- Кто же тебя заставляет?
- проговорил юноша, но его старший товарищ так взглянул на него, что тот сразу
пожалел о сказанном.
- Эй, малыш, ты в который
раз на позициях? Впервые? А я - гагринский. Моих стариков спалили вместе с
домом, мою жену расстреляли в роддоме вместе с моим новорожденным сыном, мою
сестру изнасиловали и посадили на кол, а я ничем не мог им помочь. Я сам
валялся на берегу моря с разбитой головой. Они думали, что я мертв и оставили
меня на съедение воронам. Я чудом спасся.
Я видел огромные существа,
плавающие по покрасневшим волнам. Знаешь, что это было - опухшие человеческие
тела, а Черное море покраснело не от лучей заходящего солнца. Оно было красным
от крови. Ты даже не представляешь, как страшно было на все это смотреть. А ты говоришь, что меня никто не заставляет.
Меня заставляет зов
убитых, изувеченных, замученных, непохороненных. Я по ночам не могу спокойно
спать. Я слышу вопли, крики, рыдания.
Он говорил, четко
отчеканивая каждое слово, каждую букву. Глаза его блестели. Он словно бы
захлебывался от негодования и ярости.
- Убивал ли я? Да, я
убивал и мне не было страшно при этом, я не испытывал угрызения совести, потому
что я убивал не людей, а зверей. Существо, которое ради забавы срубает голову
младенцу, который отрезает у убитого им же нос и уши, который вскрывает у беременной
женщины живот, не может называться человеком, это - зверь, а я - охотник за
этим зверем. Я убивал и буду убивать, несмотря ни на что...
Говоривший замолк и
посмотрел на юношу, который молча докуривал папиросу.
Вдруг послышался
оглушительный свист и возле окопа взорвалась граната, осыпавшая собеседников
фонтаном земли.
Когда пыль улеглась,
юноша, подняв голову, окликнул своего товарища. Тот молча смотрел на него. Алая
струйка крови текла с его полуоткрытых губ.
Юноша вскрикнул, выскочил
из окопа и ничком лег на сырую землю. Рвота подступила к горлу, сердце
оглушительно стучало в ушах, руки и ноги дрожали. Это была первая смерть,
увиденная им воочию.
Через минуту, немного
успокоившись, он возвратился в окоп, подсел к своему товарищу, обнял за плечи и
прижал его пробитую голову к своей щеке.
“Я убивал и буду
убивать...” - проносились в его голове слова убитого. Он еще раз заглянул в
потухшие зрачки своего товарища, твердой рукой закрыл его глаза и решительно,
сквозь сомкнутые зубы, проговорил:
-... и буду убивать!
30 июля 1994 года
